Главный архитектор олимпийских объектов Дмитрий Буш рассказал о российской системе тендеров, коррупции и судьбе олимпийского парка
– В 2006 году постановлением правительства была определена цена стадиона, по-моему, 1,6 млрд. В итоге он сколько стоил?
– Ну-у-у, больше десяти, так скажем. Значительно. Больше десяти миллиардов, меньше двадцати.
– Фонд борьбы с коррупцией посчитал около 17–20 млрд.
– Близко, да.
– Почему произошло это увеличение с 1,6 млрд до 17 млрд?
– Если бы в техническом задании для проектирования центрального олимпийского стадиона, теперь «Фишта», было написано, как будут выглядеть церемонии открытия и закрытия, всех этих затрат можно было бы избежать в значительной степени. Но, к сожалению, как это часто у нас бывает, потребность в крытом зале вместо открытого стадиона выяснилась только за год до окончания строительства. На ходу пришлось менять все технические решения. Что и приводит к удорожанию раза в два. Эта проблема у нас есть всегда, не только на центральном стадионе, но и на других объектах Олимпийских игр. Тем не менее все справились с поставленными задачами и Олимпиаду провели.
– Почему вообще возникла идея стадион закрывать, если он планировался открытым?
– Больше чем в девяноста процентах случаев церемонии открытия и закрытия проводятся на открытых стадионах, переоборудованных футбольных или атлетических, где вокруг футбольного поля есть беговые дорожки и все зоны для легкой атлетики. До последних двух Олимпиад всех это устраивало. Хотя все понимают, что церемония в концертном зале, со светом, звуком, декорациями и всеми техническими возможностями, – это, конечно, эффектнее. Поэтому «Первый канал» решил, что над стадионом нужна крыша. После долгих обсуждений вариантов утвердили такое решение, сердитое и надежное, – сделать крышу над всем футбольным полем.
– Почему сердитое?
– В смысле – надежное. Но не всегда самое понятное решение – самое экономное. Когда уже началось строительство двух козырьков над западной и восточной трибунами, по ходу пришлось вносить изменения в проект и заново проходить экспертизу, рабочую документацию, что самое серьезное в ходе строительных работ. Это сказалось и на сроках работ, и на их стоимости. И сказывается до сих пор, потому что наша система заключения государственных контрактов предполагает штрафные санкции за срыв сроков. И наш генподрядчик, который вел строительство центрального стадиона, если я не ошибаюсь, до сих пор судится с наследниками госкорпорации «Олимпстрой».
– На какую сумму?
– Это миллиарды. Я не буду говорить сумму, но она очень большая.
– Как рассчитывались цифры?
– Завышение стоимости произошло из-за нашего законодательства, которое предполагает проведение тендера по концепции, когда еще сам проект не сделан либо сделан некачественно. Оценивать стоимость по концепции теоретически можно, но практически не получается. Это и произошло: генподрядчики выбрали концепцию, по ней был определен примерный потолок стоимости строительства – 1,6 млрд. А потом был второй тендер, когда уже стоимость определяли генподрядчики, и опять только по концепции, выходило 7,5 млрд.
– В 2006 году правительство говорило, что 1,6 млрд – это сумма, посчитанная по максимуму. Что, по-вашему, такого произошло, что цифра сначала скакнула до 7,5 млрд, а потом еще дважды выросла, до 17–20 млрд?
– Обычное стечение обстоятельств. Цифра была определена некорректно по некачественной концепции, некачественному первому проекту, который делала непрофессиональная организация, которая до этого занималась проектированием агропромышленных сооружений, офисов, больших магазинов.
– А как им достался этот проект?
– Ну, это система проведения тендера на проектные работы: выигрывает не тот, кто профессионально может это сделать, а тот, кто предложил стоимость и сроки, которые удовлетворили заказчика. Мы сейчас будем говорить не про коррупционные составляющие, а про наши тендеры на проектные работы. Чтобы выиграть, не нужно придумывать никакого проектного решения, нужно подать две бумаги: стоимость работ и сроки плюс некоторые документы, включая банковские гарантии. Вторая проблема – на этапе проекта никто не знает, как конкретно будут проходить соревнования. То есть техническое задание делается заказчиком, «Олимпстроем», где не было специалистов ни по спортивным сооружениям, ни по проведению церемоний.
Специалисты набираются, как правило, из силовых блоков, которым доверяют высокие руководители. Они ответственные, молодые, с хорошим карьерным ростом, но специалистов в проектировании и строительстве, как правило, не попадается.
В итоге техзадание пишется одно, а потом его меняют несколько раз в процессе проектирования и, самое страшное, в процессе строительства. Что и произошло.
– Строить стадион, который будет использоваться лишь дважды, на открытии и закрытии Олимпиады и Паралимпиады, – это разумное вложение, по-вашему?
– Когда он начал проектироваться, Россия еще не получила право на проведение чемпионата мира по футболу, но тем не менее были планы. Это самый южный стадион в России, это субтропики. Климат позволяет круглый год играть, натуральный травяной газон будет расти лучше, чем в любом другом регионе России, инфраструктура есть, гостиницы строятся к Олимпийским играм, дороги строятся, вокзал, аэропорт – все есть для того, чтобы проводить там матчи по футболу тоже. Поэтому логика была.
Продолжение интервью вы можете прочитать по ссылке
