Главный архитектор проектного института «Арена» о строительстве стадионов ЧМ-2018, причинах изменения проектов и идеологизированности архитектуры
– Ваш институт проектировал четыре новых стадиона к чемпионату мира по футболу в Самаре, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде, Волгограде. И еще стадион в Сочи, который уже принимал церемонии открытия и закрытия Олимпийских игр, но сейчас реконструируется согласно требованиям ФИФА. Что в данный момент происходит на стройплощадках?
– Строительство ведется параллельно с оптимизациями, которые вызваны колебаниями курса валют. На каждом стадионе заложено какое-то количество импортного оборудования и материалов – где-то больше, где-то меньше, но на всех. Предельную стоимость в соответствии с постановлением правительства изменить нельзя, и надо в нее вписаться в определенные сроки. Каждый из подрядчиков в разной мере пытается как-то изменить технические решения, выбор материалов и конструкций, чтобы уменьшить стоимость импортного оборудования и остаться в пределах отведенной суммы. Кто-то из подрядчиков делает это более решительно, то есть полностью меняет проект стадиона, какие-то просто предлагают замену материалов, а кто-то ищет другие пути.
– Какова ваша функция в этой ситуации?
– В каждом городе по-разному. Договор на авторский надзор у нас заключен только с двумя объектами из четырех: в Самаре и Екатеринбурге. Где-то нам озвучивают предложения, например, заменить поликарбонат оцинкованным железом. Мы говорим, что это неправильно, потому что трава на футбольном поле не выживет из-за недостатка солнечного света и так далее. В каких-то случаях нас спрашивают, что бы мы могли предложить, как переделать технические решения для оптимизации. Это более продуктивный подход. А в каких-то городах все происходит само по себе, и информация доходит до нас уже постфактум. Но, имея опыт проектирования такого рода объектов, мы понимаем, что это неизбежно. С течением времени ситуация по стоимости строительства едва ли будет улучшаться, так что это не последняя оптимизация, и мы готовы обсуждать все этапы.
– Если бы вы проектировали стадионы сейчас, что-нибудь изменили?
– Конечно. Это естественно, ведь чем больше времени проходит, тем виднее ошибки при проектировании: что происходит со стадионом в процессе эксплуатации в наших условиях, что работает плохо…
– Выделите самые серьезные моменты.
– Мы видим, что происходит за границей, как развивается архитектурная мысль, строительство и не хотим отставать. Поэтому любой архитектор, проектируя сложный объект, всегда пытается применять самые современные технологии и материалы. Вот этого я бы сейчас не делал, потому что это, во-первых, дорогой импорт, а во-вторых, к этому должны быть готовы и заказчики, и подрядчики, и согласующие органы…. Просто мы сейчас чуть-чуть на другом этапе архитектурной и строительной мысли, поэтому надо подождать. Все должно сойтись, везде должны услышать, понять и выделить достаточно денег.
– Должен ли архитектор участвовать в выборе генподрядчика?
– Ни в коем случае. Если бы это предоставили архитекторам, то не были бы выбраны компании, не имеющие опыта строительства стадионов. Архитектор только одним способом проверяет подрядчика: делал ли он что-то подобное или нет. У нас не так много крупных компаний, и мы представляем себе, кто что строил. Правительство руководствуется другими соображениями: дойдет этот генподрядчик до конца строительства или обанкротится. Это знают только высоко наверху, а нам не известно, и мы будем предлагать те фирмы, которые имеют потенциал или опыт, но могут не дожить до конца строительства.
– То есть экономическо-политический фактор влияет на выбор?
– В политическом плане мы не угадаем никогда, а в техническом представляем плюсы и минусы всех строителей крупных объектов, и они знают наши. Но в нашей системе не нужно спрашивать архитекторов.
– Как выглядит идеальный вариант?
– Ни в одной стране мира никогда не возьмут фирму, не имеющую соответствующего опыта. У нас берут тех, кто стадионов не строил. Плохо ли это? С точки зрения зарубежных компаний – да. С нашей, наверно, правильно.
– Еще один объект к чемпионату мира, в проектировании которого вы принимали непосредственное участие – это стадион на Крестовском острове в Санкт-Петербурге. Насколько сильно изменился проект?
– Нам пришлось его переделывать после смерти Кисё Курокавы, который выиграл конкурс. В составе заявочного комитета России на проведение чемпионата мира мы объезжали все города-претенденты на проведение матчей и смотрели текущую ситуацию. После того как эта комиссия проанализировала проект в Санкт-Петербурге, выяснилось, что он не соответствует требованиям ФИФА, меняющимся после каждого чемпионата в сторону ужесточения. После этого госзаказчик (комитет по строительству Санкт-Петербурга) объявил тендер на перепроектирование, и мы приняли в нем участие.
Более решительно внести изменения в проект, чем мы, было невозможно в той политической ситуации. «Газпром» настаивал на выдвижном поле и раздвижной крыше, а он в какой-то степени являлся кредитором строительства стадиона. Хотя строительство финансируется из городского бюджета, «Газпром» переводил туда средства. Мы настаивали, что лучше убрать и то, другое, но нас не услышали. Единственное, что мы сумели сделать – упростить на несколько порядков конструкцию крыши. Переделать ее из высокотехнологичной в «рабоче-крестьянскую», где по рельсам ездят две железяки. До этого в проекте были заложены сложнейшие надувные конструкции, которые при подаче теплого воздуха разъезжаются как гармошка. Можно было бы еще упростить, но государственный заказчик в лице Валентины Ивановны Матвиенко попросил сохранить архитектурный облик и все решения, и мы пытались это сделать, приводя стадион к требованиям ФИФА.
– Стадион очень долго строится. Это из-за его сложности?
– Тут сошлось несколько факторов. Первый – решение о его строительстве принималось группой лиц, а не одной структурой. Один использует, другой строит, третий дает деньги, четвертый надзирает… Второе – для госзаказчика это запредельно трудная задача. Они ничего подобного в своей жизни не делали и совершали ошибку за ошибкой… и так долгие годы. Что сейчас происходит, мне сложно сказать. Был выбран один из самых интересных, красивых проектов, но и очень сложный. Ничего подобного даже близко не было по сложности: на вантах, раздвижная крыша, на ножках, трибуна стоит на раме, потому что поле выезжает…
«Инжтрансстрой» – крупная корпорация, и там есть очень квалифицированные люди, хоть они и не занимались строительством стадионов. Сочетание этих факторов и дало тот эффект, что объект до сих пор строится, начиная с 2005 года. Такое бывает – «Геликон-Опера» возводилась 20 лет. Но чемпионат мира задает определенные временные рамки.
– Нет ли у вас опасений, что спроектированные вами стадионы будут использоваться не по назначению, и превратятся со временем, допустим, в рынки?
– Мы не можем повлиять на это. Сколько-то лет жизни мы отдаем своим проектам, но есть понимание, что с какого-то момента здание начинает жить собственной жизнью. То, что построено 20–25 лет назад, изменили несколько раз. Если фасады переделали на треть, то это уже неплохо. Интерьеры поменялись полностью, что в музеях, что в театрах. Мы с этим живем и относимся к этому философски. Если у нас спрашивают совета (а это происходит в 1 случае из 20) при реконструкции или ремонте, пытаемся что-то сохранить.
– У нас нет культуры уважения к интеллектуальным решениям?
– Пока, к сожалению, нет, и еще лет 70–80 потребуется для ее формирования. Имея опыт работы за границей, понимаешь, что должно быть по-другому, но требовать этого от наших заказчиков, застройщиков и подрядчиков бессмысленно.
– Были ли какие-то прецеденты, когда считались с мнением авторов и сохраняли решения?
– Пока не было, но мы же еще работаем, так что у нас пока есть шанс такое увидеть.
– Когда вы проектировали стадионы к чемпионату мира, вы работали с компаниями, которые прорабатывали концепцию наследия?
– Да, это был обязательный раздел проекта, и он поручался только иностранцам. Как ни странно, и Sportfive, и AECOM давали достаточно стандартный набор предложений и рекомендаций, он с легкостью перечисляется на пальцах двух рук. Даст ли это эффект в нашей жизни – сказать сложно, ведь у нас нет практики окупаемости арен. Рано или поздно цивилизованные способы зарабатывания денег стадионом привьются, но пока такой надежды нет. У нас нет такого сектора индустрии. Есть фитнес-клубы, их в любом городе много, есть зал для пресс-конференций, ресторан или детская танцевальная школа. Но нет культуры, что если эти объекты на стадионе, то это престижнее, и все побегут ими пользоваться. Нет культа спортивного клуба в городах. Даже старым клубам этого достичь не удалось. У «Спартака» стадион носит название банка «Открытие», у «Динамо» – ВТБ, и тем самым усилия строителей клубных брендов сводятся к нулю. Хотя болельщики бывают разные. В Германии стадионы носят названия пивных марок, и ничего – пользуются спросом. Будем надеяться, что и у нас это привлечет дополнительный сегмент.
– Какими проектами на данный момент вы больше всего удовлетворены?
– Архитектурное решение неразделимо с конструктивным. Я бы сказал, что в конькобежном центре в Крылатском и в «Мегаспорте» оно получилось интереснее, чем на других наших объектах. Впрочем, мы не можем объективно смотреть на собственные творения.
– А «Фишт»?
– Он слишком сильно менялся в процессе. Были навязаны иностранные партнеры по проектным делам и general project management, и там не всегда можно было отстоять какое-то, с нашей точки зрения, логичное и адекватное решение, поэтому сложная история.
– Ледовый дворец «Мегаспорт» через несколько лет после ввода в эксплуатацию закрылся на реконструкцию. С чем это было связано?
– Мы сделали проект, прошли экспертизу, и в целях оптимизации расходов генподрядчика рабочая документация была поручена ему. Он начал делать документацию и по ходу строительства решил, что оптимизировать можно все, в том числе и количество стержней арматуры, и марку бетона, при этом сделал свои расчеты, где-то нам показал, где-то не показал. У нас не было авторского надзора, а было авторское сопровождение, и в наши задачи не входило запрещать подрядчику использовать им же разработанные чертежи, это функция авторского надзора. Мы только докладываем госзаказчику, что принято решение, отличное от стадии «Проект» с прошедшей госэкспертизой, результатом чего явилось требование прохождения ее уже по новым техническим решениям. Мы к этому уже имели косвенное отношение, и генподрядчик провел ряд оптимизационных мероприятий. Многие знали, что поменялось и в каких местах могут возникнуть проблемы. Там они и произошли. На мой взгляд, здание можно было отремонтировать за месяц. Почему это длилось почти три года – не к нам вопрос. Там была всего одна серьезная проблема. Потом случилась смена московского правительства, везде пришли новые люди, и, пока они разбирались в произошедшем, прошло несколько лет.
– Вы жалеете о чем-то, что не спроектировали, но это уже построено?
– Конечно, я ведь знаю, как должен быть построен каждый стадион, если бы соответствовал первоначальным интересным вариантам. И как потом он менялся в процессе согласования с заказчиком, с городом, с архитектурным советом, с экспертизой… Задавая планку, архитектор должен понимать, что она будет снижена на несколько порядков. Все будет упрощено, удешевлено, это естественно.
– Что бы Вы хотели спроектировать? Не обязательно в спорте.
– Функциональное назначение здания значения не имеет. Можно сделать интересным и офис, и домик на одну семью, и гостиницу. У нас была история с «Геликон-Оперой». Казалось бы, небольшой объект, но это памятник архитектуры. Была длинная работа, 20 лет, но не менее интересная, чем над спортивными объектами.
– Вы любите свою работу?
– Я бы сказал, терплю. После стольких лет занятия любым ремеслом хорошо, если ты его терпишь. Уже неплохо по нашим временам.
– Какие новые проекты нас ожидают?
– В силу того, что в стране непростая ситуация с финансированием объектов спорта, едва ли их будет много. Мы сейчас готовимся к снижению масштабов, так что проектируем и детские санатории, и дома отдыха, и гостиницы, и офисные здания, небольшие кафе и рестораны. На мой взгляд, нужно понимать структуру рынка и быть готовым перестроиться.
– Что Вас поддерживает, кроме работы?
– У меня была выставка бумажной архитектуры и графики, но сейчас нет времени ей заниматься. Мне нравится, что это работа одного человека. Нет нужды превращать задуманное во что-то другое из-за бесконечных согласований.
– Где Вы черпаете вдохновение?
– Это все задается в детстве, и формируется к 15–18 годам, а то и в более раннем возрасте. Потом добавить что-то сложно. Если я буду листать сайты, архитектурные журналы или ездить на стадионы, это даст не более 5–7%. Откуда складывается весь багаж, сложно сказать.
– В одном интервью вы сказали, что российская архитектура знаменательна излишней идеологизированностью. Приходилось ли вам наблюдать это сейчас?
– Конечно. И это не только у нас, просто в России это проявляется чуть ярче в силу неустоявшегося менталитета лиц, которые заказывают, организовывают и так далее. На наши стройки приходят все – и президент, и премьер-министр. От лиц, принимающих решение, все меняется за считанные секунды. Изменения могли попасть в протокол, могли не попасть, но такая традиция у нас есть.
Беседовала Елена Савраева
Источник журнал "СБК. Спорт Бизнес Консалтинг" №23 марта 2016 г.